ЛЕКЦИЯ 1

 

ИСТОРИЯ ЛИНГВИСТИЧЕСКИХ УЧЕНИЙ

 

 

Имеющиеся сведения о возникновении и развитии учения о языке позволяют говорить, что человечество, сколько себя помнит, всегда с благоговением вглядывалось в язык, считая его то даром божьим, то самим богом (сравните библейское высказывание: Вначале было слово  и слово было у Бога и слово было Бог). Не будет преувеличением сказать, что начала логики, теологии, философии вышли из наблюдений над языком. Например, является общепризнанным фактом, что аристотелевская логика отражает грамматику греческого языка. Если говорить об арабском языкознании, то оно возникло и развивалось как один из разделов мусульманского богословия.

Все мистические учения древности языку уделяли первостепенное значение. Особенно это заметно на еврейской каббале, где главным средством медитации являлись разного рода манипуляции с буквами и словами. Даже в самых, казалось бы, примитивнейших культах Африки слово занимает центральное место. Так, среди народов бамбра существует поверие, что творение мира осуществилось словом, вначале неподвижным, а затем ставшим вибрировать. Поэтому к слову там относятся как к появляющемуся на свет ребенку, что побуждает аборигенов культивировать различные способы облегчения его рождения, такие, например, как татуировка рта или спиливание зубов.

 

Этимология Древней Греции и Рима

Первые внятные рассуждения о природе языка появились в недрах древнегреческой философии. Некоторые исследователи не без основания считают, что собственно философия родилась в результате наблюдений над языком.

Более всего греков волновал вопрос о том, являются ли слова условными, или они соответствуют называемым вещам по природе. С наибольшей четкостью этот спор получил отражение в произведении Платона под названием “Кратил”, в котором Гермоген, споря с Кратилом, приводит аргументы в пользу того, что слова существуют по договоренности между людьми, тогда как Кратил пытается доказать обратное, т.е. слова существуют по природе. Надо сказать, что спор этот не прекратился и до сих пор, хотя в последние сто лет большинство и ученых-специалистов, и обывателей  склонялись к тому, что слова большей частью условны.

Наблюдения за словом еще в Древней Греции привели к рождению науки этимология (от греческого этимон “истинное значение”). В поисках этимонов рождались неимоверные фантазии, которые впоследствии стали предметом саркастичеких высказываний ученых самых разных школ. Греческая этимологическая традиция была продолжена в Риме. Однако более или менее достоверных результатов не принесла и она.

Современные критики языковых воззрений античности относят неудачи древних на счет отсутствия, главным образом, двух идей: идеи историзма и идеи сопоставления. И в самом деле, древнегреческие философы в своих этимологических фантазиях не выходили за пределы своего языка, да и об истории они имели весьма смутные представления.

 

Еврейская Гипотеза. Исторический подход.

В языкознании христианской Европы с незапамятных времен и вплоть до 19 века, когда европейским ученым стал доступен санскрит, царила еврейская гипотеза. Это было вполне естественно. Коль скоро Библия - есть божественное откровение, то язык Библии, т.е. древнееврейский язык, считался языком Бога и одновременно языком Адама, первым языком человечества. Вначале был один народ и был у него один язык. Все остальные языки считались искажениями божественного языка. Ученые языковеды старались все слова свести к еврейскому и, по признанию самих критиков еврейской гипотезы, это неплохо получалось. Еврейская гипотеза предполагала историческую точку зрения как саму собой разумеющуюся. О ней специально не говорили. Научное обоснование исторического подхода появится потом, в направлении, которое придет на смену еврейской гипотезы.

В наше время некоторые любители лингвистических мудрствований вновь обращаются к древнееврейскому и родственному ему древнеарамейскому языку. Следовало бы при этом учитывать, что дорога  эта обследована в течение многих веков лучшими умами Европы без сколько-нибудь значительных результатов. Стоит только вспомнить, что едва ученым стал известен санскрит, как они обратились к Индии, чтобы к древнееврейскому более не возвращаться.

 

Сравнительно-историческая лингвистика

Сравнительно-историческое языкознание появилось в результате открытия санскрита. Ученых, а прежде английских дипломатов,  поразили многочисленные сходства между германскими языками и языком священных Вед как в области лексики, так и грамматики. Это сходство было понято как ясное свидетельство исконного родства между этими языками.

Отсюда появляется термин индоевропейцы (1816г.), под которыми подразумеваются общие предки европейских народов и народов Индии. Вместе с термином индоевропейцы родилась идея индоевропейского праязыка, реконструкция которого казалась возможной путем сравнения живых и мертвых индоевропейских языков.

Этому направлению повезло тем, что вначале оно было представлено научной общественности именно дипломатами, а те знают, как подать идею на блюдечке. Кому не повезло, так это языкознанию, которое уже более двух веков блуждает в лингвистических дебрях так называемой компаративистики. Мало того, в западню попали и смежные науки, занявшиеся поисками прародины никогда не существовавшего народа. Вначале, вдохновленные узнаваемостью отдельных форм санскрита, ученые выдвинули гипотезу о том, что языки Индии и Европы родственны, но коль скоро санскрит был зафиксирован в письменной форме гораздо раньше языков Европы, то его стали считать праязыком. Вскоре, однако, выяснилась несводимость европейских языков к санскриту. Тогда логично предположили, что все эти языки восходят к некому общему предку, который путем сравнения данных так называемых “индоевропейских языков” может быть легко реконструирован. И работа закипела.

Результаты не замедлили появиться. И вот ученые разных стран уже стали писать друг другу письма на реконструированном праязыке. Увы! Они совсем не понимали друг друга. Еще несколько усилий и выяснилось, что задача реконструкции праязыка невыполнима. Казалось бы и дело с концом. Но не тут-то было. Хитроумные ученые переформулировали задачу. Праязык теперь в их понимании не полноценный язык, на котором можно общаться, а просто сумма реконструированных праформ.

Древняя наука этимология получила второе дыхание. Ученые не пошли вслед за древнегреческими философами, которые искали в слове этимон, его истинное значение. Они облегчили себе задачу. Цель новой этимологии состояла в сведении всех слов к общим индоевропейским корням. Собственно, констатировать то, что идея рождения, к примеру, воплощается в корне gen, представленном в большинстве индоевропейских языков, как мертвых (древнегреческом, санскрите), так и живых, оказывалось достаточным, чтобы считать задачу решенной. Как ни странно, вопрос о мотивированности слов даже не ставился. Слово относилось к тому или иному языку не потому, что легко в нем объяснялось, а по древности письменной фиксации.

Справедливости ради следует сказать, что в научных трудах реконструированные праформы непременно снабжаются специальной звездочкой, например, gen*. Это означает, что никто в реальности эти формы праязыка не видел и не слышал, они являют собой мысленный конструкт, нечто среднее, отвлечение от существующих форм реальных живых или мертвых языков. Логическая несуразность - ведь и по степени архаичности “праязык” был средним, т.е. моложе самого архаичного из сравниваемых, - никого не смущала.

Для многих здравомыслящих ученых (Вандриес) еще в начале двадцатого века стало очевидным, что задача реконструкции праязыка идея ложная. Однако вплоть до середины прошлого века модно было писать грамматики в сравнительно-историческом освещении. Иначе работа не считалась научной. Удивительно было и то, что открытые физиками и уже освоенные инженерами электромагнитные поля, которые стали использоваться как носители информации, никак не повлияли на мировоззрение филологов.

Среди любителей словесности идея праязыка в виде санскрита популярна и до сих пор, словно на этом пути наука не обломала себе ноги. Энтузиасты приводят довольно длинные списки русско-индийских сближений, которые, как им кажется, говорят о том, что русский язык произошел от санскрита.

Нет смысла критиковать дилетантство, но ввиду ажиотажного спроса на идею, и повального увлечения санскритом, сказать несколько слов по этому поводу необходимо. Считаю проявлением крайнего абсурдизма объяснять русские мотивированные слова санскритскими немотивированными словами. Находим у Н.Р. Гусевой (Русские сквозь тысячелетия. - М., Белые Альвы, 1998) сближения: отдать - удда, отделить - уддал, откашляться - уткас, открыть - открь, открытый - уткрыта, отчалить - утчал. Так и хочется спросить у автора: Вы в школе учились? О приставках что-нибудь слышали? Эти шесть и еще многие сотни слов русского языка с этой приставкой произошли не от санскрита, а образованы исключительно на русской почве с применением  исконно русских стандартных правил словообразования. Если слова санскрита звучат похоже, то это значит одно: они произошли от русского языка, поскольку несут в себе следы русской грамматики. Следующий пример разъясняет суть дела: русское рельсы пришло к нам из английского rails, свидетельством чему является след английской грамматики в русском слове, а именно формант c, показатель множественности, который в русском десемантизировался и включился в состав корня. Так и санскритское Агни (имя бога огня) является заимствованием из русского языка, поскольку содержит в себе показатель русской грамматики, а именно форму множественного числа “агни”, производную от огонь. 

В Индии Агни изображался вместе с агнцем. Разве это не показатель того, что руку индийского художника водило русское сознание? Опять скажут, что мать агнца авика (овечка) дала в русском слово овечка. Разъясняю. Овечка производно от русского овца, которая есть самка овна. В свою очередь, овен происходит от сложения отрицательной частицы а (о) и русского вина или арабского вейн “вина”. Буквально овен означает “безвинный”, точно так же, как его синоним баран происходит от арабского бар’ан “безвинный”, точно так же, как агнец происходит от сложения отрицания А и арабского гнаят (в цокающих диалектах гнаяц) “грех, вина, преступление”. Иначе говоря, если мы будем искать корни в санскрите, мы сразу попадаем в тупик, западню, мы перестаем понимать даже исконно русские мотивированные слова. Ровно то, что произошло с филологической наукой.

В индоевропейском языкознании не принято вспоминать его черные страницы. Дело в том, что “научные” положения индоевропеистики в свое время легли в основу гитлеровской идеологии, нашедшей вдохновение в понятии ариев. Арии - это, согласно индоевропейскому учению, народы, которые в древности принесли культуру аборигенным народам Индии. Чистокровные арийцы составляли, по мнению гитлеровских идеологов, основу германской нации. Идеологическая цель гитлеризма - очистить нацию от примесей и повторить легендарный поход в Индию. Несмотря на крах так называемых чистокровных арийцев, идея ариев до сих пор жива и продолжает вдохновлять многих исследователей, пытающихся доказать происхождение своих языков (например, русского, украинского или армянского) от языка священных Вед, считая последний языком Бога. Остается непонятным, как мертвый язык может быть языком Бога.

Тесно с языкознанием связаны и идеологические битвы первых лет советской эпохи. После реабилитации расстрелянных ученых, языкознание в целях безопасности было выведено за рамки общественных наук.

 

Структурная лингвистика. Соссюр.

Структурная лингвистика явилась на свет, во-первых, в результате разочарований, порожденных сравнительно-историческими штудиями. Новое направление заявляло, что человеческий язык сам по себе, вне исторической перспективы, является достойным предметом для изучения. Его структура, функционирование, место и роль в обществе и тому подобные вопросы могут изучаться наукой вне истории. Вводилось понятие диахрония - существование и развитие языка во времени и синхрония - существование и функционирование языка как системы в одно и то же время. Именно в недрах структурной лингвистики общенаучное понятие системы, без которого в наше время невозможно себе представить научное сознание, было исследовано с наибольшей тщательностью.

Все эти новые положения были сформулированы  и обоснованы в начале 20 века в знаменитом “Курсе общей лингвистики” швейцарского лингвиста, профессора женевского университета Фердинанда де Соссюра. Ученая общественность познакомилась с “Курсом” значительно позже, когда в двадцатые годы его ученики опубликовали конспекты лекций женевского профессора.

Женевский профессор выдвинул в своем Курсе много новых идей для того времени. До сих пор считается продуктивной последовательное разделение языка и речи, синхронии и диахронии и т.п. Но была среди них одна довольно странная. Сам он признавался, что заимствовал ее из политэкономии Адама Смита. Речь идет о ценности языкового знака. Пытаясь обосновать важность понятия ценности для языкознания, профессор признается, что мозг приходит в отчаяние от того, что обсуждаемая проблема постоянно ускользает и очень трудно  схватить те связи, которые оправдывали бы использование этого термина в языкознании. Всю оставшуюся жизнь швейцарский профессор посвятил обоснованию этого мутного понятия. Но кроме туманных рассуждений о том, что это имеет какое-то отношение к смыслу, Соссюр ничего не выдал. В итоге профессор плохо кончил. Последние годы жизни он посвятил чтению всех слов наоборот, в частности поиску в поэзии анаграмм, словосочетаний типа а роза упала на лапу Азора, Ничего удивительного, что вскоре он сошел с ума. Повторите опыт Женевского профессора, и вы тоже попадете в желтый дом.

Возникает вопрос, чем вызвано его упорство в насаждении экономического понятия цены среди языковедов? Чтобы дать ответ на него, достаточно русское ЦН (цена) прочитать наоборот, т.е. по-арабски. Получим арабское название текста. Именно текст определяет смысл любого слова. И именно недооценкой понятия смысл языкознание превращается в пустое жонглирование терминологией. К сожалению, как раз смысл стал объектом глумления в языкознании 20 века.

Новое направление в языкознании, в противовес тотальному историзму, поддерживалось и относительными успехами американских ученых, занимавшихся описанием языков индейцев. Они ставили своей задачей выработку алгоритма (процедуры) автоматического описания неизвестных языков. Дескриптивная лингвистика - так назывался новый подход - предполагала изучение языка не в историческом развитии, а в синхронии, как вещи в себе. Тем более что историческая перспектива в отношении языков индейцев была совершенно неизвестна.

Положительный момент в появлении нового направления изучения языков сказался в реабилитации описательных, в том числе и практических грамматик и словарей. Тем не менее, лексикография продолжала оставаться в числе падчериц науки. Как правило, за составление словарей и практических грамматик ученые степени, за редким исключением, не присваивались.

Синтез структурного языкознания и психологии, наметившийся уже в “Курсе” Соссюра, привел к появлению новой отрасли знания - психолингвистики. Язык в рамках этой науки рассматривался не только как система, но и как своего рода деятельность, что потребовало глубокого обоснования различения языка и речи, наметившегося еще в трудах Ф. де Соссюра. Конкретные наблюдения в этой области давали весьма интересные результаты, однако большого прогресса в понимании природы языка они не принесли, поскольку психолингвистические работы в конце концов выродились, с одной стороны,  в пустопорожнее философствование, с другой, в мало проясняющие природу языка эксперименты. 

Особенно интенсивно началось изучение языков с точки зрения особенностей их функционирования с появлением компьютеров. Тогда встала во весь рост задача создания машинного перевода и автоматического анализа содержания текста с перспективой создания искусственного интеллекта.  Получил распространение так называемый контент-анализ, когда по частотности появления в тексте тех или иных слов, автоматически выводилось суждение о содержании текста.

Львиная доля научных трудов в этом направлении била мимо цели. Машинный перевод развивался в стороне от теоретической лингвистики, в основном трудом инженеров. Но ни инженерный машинный перевод, ни, тем более, теоретический не достигли приемлемого уровня. Ошибка состояла в том, что тот и другой создавались без учета смысла текста, более того, вопреки ему. К концу двадцатого века в научных трудах так называемого гуманитарного цикла (в логике, семиотике, лингвистике и проч.) стало даже модным глумиться над смыслом, особенно над здравым. Классическим примером здесь служит предложение, придуманное Ноамом Хомским: бесцветные зеленые идеи бешено спят. Не менее четверти века потратили лучшие языковеды, логики, психологи мира на анализ этой бессмыслицы, глумясь над здравым смыслом, не замечая, что два последних слова передают имя и фамилию автора лобуды: по-арабски  ноум “сон” хоми – “горячий, бешеный”.

В настоящее время в связи с очередной попыткой создать машинный перевод подымается новый бум, весьма похожий на то, что происходило в шестидесятые годы, однако ни новых идей, ни новых подходов не обнаруживается. Похоже, что надежды ожили исключительно благодаря расширившимся возможностям машинной памяти, поскольку работы по машинному переводу, в основном рекламного характера, почти слово в слово повторяют навязшие в зубах ложные посылки шестидесятых.

 

Кризис языкознания

В конце двадцатого века с очевидностью проявился всеобщий кризис науки о языке. Структурная лингвистика вместе с созданной на ее базе математической лингвистикой не принесла ровным счетом никаких успехов. Большинство полезных работ в этой области касались практических вопросов составления описательных грамматик и словарей. Но их качество не было заметно выше того, что делалось в этой области в глубокой древности. Математический аппарат и компьютерная обработка текстов позволяла довольно легко создавать частотные словари разных языков, но оставалась проблематичной необходимость и безусловная полезность такого рода работ.

Рассуждения о языке, пусть и системного свойства, сводились к пустопорожней философии, ведущей в никуда. Первым признаком кризиса науки является чрезмерно разросшаяся методология. Дело в том, что если наука не находит своего предмета, она паразитически начинает изучать собственное тело, а ее содержание сводится к поучениям о том, как следует изучать предмет, в нашем случае - язык, и к изучению своей истории. В этом отношении полезно сравнить языкознание с химией. В учебнике по химии и даже в химической энциклопедии вы не найдете ни рассуждений о методологии, ни исторических разысканий в области развития химического учения. В учебниках по языкознанию вы не найдете ничего другого. Уже в самом обозначении тематических разделов просматривается как раз методологическая несостоятельность современного языкознания. Возьмем, например, такой раздел, как “Философские вопросы знака”. Слово, знак и язык в целом не являются в принципе предметом философии. Надо понимать, что философия не наука, а искусство мудрствования. Даже свои собственные проблемы, например, основной вопрос философии, сводящийся к выяснению того, что первично, дух или материя, философия без всякого результата обсуждает уже в течение двух с половиной тысяч лет, пребывая в полном блаженстве от его нерешенности. Попытки решать проблемы языкознания с философских позиций заранее обречены на неудачу.

Возможно, одной из причин кризиса языкознания явилось и то, что, начиная с семнадцатого, восемнадцатого века в европейском языкознании, теологическая версия языка стала сворачиваться, уступая место прагматическому взгляду, согласно которому язык рассматривался уже как просто средство человеческого общения. Коммуникативная функция языка (функция общения) считалась со всей очевидностью главной, а попытки найти и выделить другие функции (например, директивную) разоблачали себя, поскольку при трезвом анализе обнаруживалось, что эти вновь найденные функции оказывались просто разновидностями коммуникативной.

Такой подход был обусловлен всеобщей идеей позитивизма, свергавшего с пьедестала идею Бога. Научным признавалось только то, что может быть с легкостью фиксировано с помощью органов чувств или приборов. Все остальное от лукавого. Причем крайний позитивизм в равной степени был характерен как для сравнительно-исторического языкознания, так и структурного во всех его проявлениях. В американской лингвистике он свелся даже к примитивной схеме бихевиоризма “стимул-реакция”. Здесь уже совсем не оставалось места для неуловимых смыслов, а человек уравнивался с червяком.

Языкознание выродилось не только по содержанию, но и по форме в разновидность культа со своими ритуалами, со своими идолами и своей утварью. 

Ощущая неудовлетворенность состоянием научных знаний о языке, как ученые, так и любители словесности стали возвращаться к уже забытым учениям мистического толка.

Некоторые в поисках истины пытаются представить исконный смысл слов как сумму значений букв, составляющих слово. При этом каждой букве приписывается некое исходное мистическое значение. Этими опытами в свое время самозабвенно и упорно занимались арабы, впрочем, без какого-либо продвижения. Кроме двух-трех правдоподобных примеров, ничего не могли предъявить ни арабы, ни современные энтузиасты метода.  Понятно, что на этом пути не стоит ожидать никаких результатов, кроме повторения ошибок древних.

Другие возвращаются к санскриту, словно и не было двухвекового блуждания промеж трех сосен.

Третьи пытаются представить слово как аббревиатуру.   Несмотря на кажущуюся простоту метода, ведь на каждую букву в словаре имеются тысячи слов и всегда можно подобрать подходящее, энтузиасты ограничиваются десятком примеров.

Сказать, что сейчас языком стали заниматься не профессионалы, мало. Обычно это просто неосведомленные, но одержимые люди, которые вопреки языковым фактам и здравому смыслу повторяют как заклинание некоторые положения, известные еще в античности. Иные договариваются до того, что утверждают, что мыслит не мозг, а космическая пустота, атомы, песок, в лучшем случае ­- червяки, в то время как собственной голове они отказывают в такой возможности. Среди любителей словесности широко распространена идея, что этимология не бывает и не может быть однозначна. Как раз наоборот. Правильная этимология однозначна и исключает другие решения. Например, в науке слово скот не имеет однозначного решения. Часть ученых считает это заимствованием из германских, другая их часть немецкое слово считает заимствованием из славянских языков. Вопрос о мотивированности слова даже не ставится. На самом деле рус. выражение скотина бессловесная не оставляет повода для сомнений, если первое слово прочитать как бы по-арабски: скот (сакут) как раз и означает “молчащий”, ср. также русскую пословицу человеку дано слово, а скоту немота. Если же взять русский корень НЕМ и прочитать его по-арабски, получится на этот раз арабское слово со значением “скот”. Причем все это на фоне сплошной этимологизации таким же способом и  с таким же однозначным результатом всех без исключения не только слов, но и идиом, а их многие сотни в русском языке.

Даже профессиональная наука демонстрирует свою полную беспомощность в вопросах этимологии, а значит, и в вопросах языка вообще. Широковещательные заявки на новые тонкие информационные технологии будущего, основанные на нейролингвистике, с треском проваливаются. Уже своим названием нейролингвистика выдает себя с головой. Видно, что ученые не понимают, в чем тут дело. А дело в том, что знак, и в особенности языковой, не зависит от своего носителя. Знаку, образно говоря, все равно, на чем сидеть, на нейронах, или на заборе. Выделять разделы языкознания по носителю, это значит давать право на существование не только нейролингвистике, но и заборолингвистике.

 

Информация

Другим показателем кризисного состояния науки о языке и о информации вообще, является появление комплекса так называемых энергоинформационных наук. Еще Виннер сказал, что информация это не вещество и не энергия. Нужно было 60 лет, чтобы забыть этот очевидный, в общем-то, тезис. А с понятием информация создалась такая путаница, что к настоящему времени оно имеет более пятисот определений.

Что необходимо сделать прежде всего, это категорически отделить информацию от энергии. Первая имеет дело с различением, вторая – с силой. Смутные рассуждения физиков об информации как о тонких взаимодействиях надо расценить как откровенный бред. Информация не может быть тонкой или толстой. Информация это комбинации различений, а энергетически эти различения должны быть в пределах порогов чувствительности. Радиостанция в Москве излучает такой силы сигнал, что люди находящиеся под антенной лысеют (это они называют тонкими взаимодействиями), во Владивосток сигнал приходит энергетически ничтожным. Но это ничего не меняет в содержании.

Вообще, чтобы разобраться с каким-нибудь вопросом, начинать надо с терминов. Поскольку информация термин арабский, то надо войти в арабский язык и посмотреть, что он означает там. Исходным словом является глагол ъараф “узнавать”, “знать”. По первому значению образуется маъриф(ун) “то, по чему узнают, облик, лик, форма”, по второму – маъариф “знания”. Понятно, между первым и вторым значением дистанция огромного размера. Тонкое различие в звучании арабских слов в другие языки не передалось, в результате чего два понятия сошлись в одном слове информация, что вносит немалую сумятицу в головы специалистов по информатике. Информация во втором значении отличается от всего, что не является таковым, наличием содержания. И вот как раз в области содержания информатика почти бессильна. Современный термин информатика правильно было бы закавычить, коль скоро она имеет дело не столько с содержанием, сколько с носителями.

В настоящее время огромные коллективы ученых работают над тем, чтобы обнаружить так называемые информационные поля, с помощью приборов регистрируя “тонкие взаимодействия”. Это как если бы кто-то, желая прочитать книгу, собрался бы нюхать чернила или брать на химический анализ бумагу. Между тем, нет необходимости ломиться в открытую дверь. Чтобы прочитать книгу, надо всего лишь знать язык.

До сих пор на язык смотрели только как на средство общения. Однако выясняется, что язык является также хранителем скрытой информации текстовой и программной организации. Известно, что язык знает два вида отношений синтагматические и парадигматические. При первом виде отношений слова выстраиваются в линейную цепочку, которая описывает действительность (реальную или фантастическую). При втором виде слова выстраиваются в параллельный ряд по созвучию. Этот ряд, если строится в согласии со смыслом, ведет в область содержания информационных полей. Поэты, выстраивая обычные синтагматические цепочки, учитывают одновременно и созвучия слов. В итоге некоторые из них становятся пророками. Это происходит в том случае, если парадигматические ряды стиха совпадут с программной цепочкой.

Познавательный процесс в истории человечества шел двумя путями. Один путь базировался на “ощупывании” материи, физической реальности, без обращения к слову, другой – на “ощупывании” слова без обращения к физической реальности. Первый путь привел к взрывному накоплению знаний, особенно в последние двести – триста лет, но процесс остановился, поскольку исчерпал свои возможности, а изгнание смысла не только из языкознания, но и из жизни вообще, привело к тотальной абсурдизации, которая началась в искусстве и не замедлила распространиться на все сферы человеческой деятельности, включая и науку. Второй путь почти ничего не дал, если не считать разнообразных магических эффектов. Типичный представитель второго направления – каббала, которая жонглировала словами, не обращая внимания на то, как они соотносятся с реальностью. Сейчас наступило время, когда надо эти два пути соединить.

 

Резюме

На всем протяжении истории науки о языке не удавалось пробраться к главному, к смыслу слов. Одно направление сменялось другим, объявляя предыдущее лже- или донаучным. Последние шаги языкознания характеризовались вообще изгнанием смысла из сферы интересов языковедов, что не могло не привести к полной абсурдизации не только филологических знаний, но и человеческой деятельности вообще. Настала пора реабилитировать смысл, который снимет кризисное состояние и языкознания и науки в целом.